"Москва", № 10, 1960

ОТ ПЛАНЕТЫ СМЕРТИ ДО ОБЛАКА МЕЧТЫ

«Свыше девяти лет назад двести двадцать семь человек, в числе которых был и я, покинули Землю, держа курс за пределы солнечной системы. Мы достигли намеченной цели и теперь отправляемся в обратный путь.

...В этом путешествии мы видели нечто более трудное и прекрасное, чем научные открытия и проникновение в тайны материи. То, что нам пришлось испытать, не в состоянии охватить никакие теории, не сможет зафиксировать ни один самый совершенный автомат».

Так начинает свое повествование человек из далекого по времени и в то же время столь близкого нам по чаяниям коммунистического общества. Полет к звездам потребовал подвига людей коммунизма, всех их физических, умственных и духовных сил, поразительного прогресса общества, его науки и техники, усилий всего объединенного человечества. Об этом написал роман «Магелланово облако» польский писатель Станислав Лем.

Его первый научно-фантастический роман (1950 г.) «Планета смерти» (в русском переводе «Астронавты») переведен на несколько языков. В нем ощущаются противоречивые влияния западной и советской научной фантастики, начиная с тунгусской катастрофы (с ссылкой на советскую гипотезу) и кончая гибелью цивилизации разумных, но агрессивных существ на Венере, оставивших после атомной войны лишь две тени на стене...

Станислава Лема интересует все: и сногшибательные американские псевдонаучные сюжеты, и современные границы знаний в области физики, химии, кибернетики, астронавтики, астрономии, его захватывают грядущие социальные изменения на земном шаре. Лем хорошо знает: американская научная фантастика жадно ловит каждое новое слово науки и техники не для того, чтобы отчетливее увидеть радостное будущее. Нет! Тупик сегодняшнего дня капитализма непроизвольно сказывается и на этой ветви литературы: машина перерастает человека, перестает повиноваться ему, железные роботы готовы стереть с лица Земли жалких и слабых людей с их несовершенными чувствами, «бессмысленными» эмоциями и смешными представлениями о гуманности и благородстве. Впереди — все тот же мир современной Америки со всеми ее уродствами несоответствия, но только расширенный, углубленный, еще более уродливый, или... мир новых питекантропов, сутулых, косматых, суеверно обходящих смертоносные руины, в которых прежде жили «боги», волшебно всесильные, но погибшие.

У нас принято со скучной однообразностью сравнивать любое явление современной фантастики непременно с Уэллсом или Жюлем Верном. О Леме вернее будет говорить не как о наследнике Жюля Верна или Уэллса, а как о художнике, оказавшемся между ярко оснащенным пессимизмом современной западной фантастики и светлым стремлением советской научно-фантастической литературы.

Творчество Лема — это впитывание тем, приемов и стиля американской научной фантастики, преодоление ее влияния и потом воинствующая борьба с нею за победу в литературе о будущем великой социальной Мечты.

Вот рассказ Лема «Темнота и плесень». Это ужа не космос, это Земля, почти наше время. Герой — маленький, слабый и жалкий человечек, которого автор сталкивает с последствиями преступных исканий новых средств уничтожения в военных лабораториях. Эти новые средства, с виду невинные шарики, зарождаются всюду, где темнота, грязь, плесень. Темнота и плесень вырастают в рассказе в символ. И сквозь пессимизм рассказа звучит протест писателя против новых преступлений, грозящих человечеству.

В рассказе «Вторжение» Лем поразительно сочетает необыкновенное с физически ощущаемой обыденностью. Неожиданностью и необъяснимостью событий он ставит и героев и читателей в тупик. На Землю в разных местах упали странные тела, объемно воспроизводящие внутри себя обстановку вокруг во время падения. Что это означает? Зачем? Почему? Неисчислимы вопросы, тревога, опасение... И нет разгадки. Оказывается, в ее отсутствии — мысль автора, с которой можно спорить, которую советскому читателю трудно понять: мысль о непостижимости путей и целей высших галактических культур, которые могут так или иначе вторгнуться в наш мир. Лем не показал это вторжение агрессивным, он не пошел на поводу у американской фантастики, но он и не отошел в этом рассказе от нее.

В рассказе «Испытание» — типичная для американской фантастики ситуация: будни космоса, маленький эпизод, учебный полет начинающего космического пилота. С огромной наблюдательностью «незримого и несуществующего» показывает Лем обстановку полета, ничтожную муху, которая, попав на контакты, замыкает своим обуглившимся телом сеть. Реалистичны переживания и действия космического ученика-пилота Пиркса. Пот выступает на лбу не только у героя, но и у читателя... Наконец, в миг, когда, казалось, можно вздохнуть свободно, оказывается, что все это лишь обман, мистификация, высоко организованная имитация космического полета. Ракета не двигалась с места, пилот и читатель переживали все напрасно. Однако испытание пилот все-таки выдержал.

А в рассказе «Альбатрос» читатель встречается с тем же пилотом, уже закаленным в космических путешествиях. Но сейчас он путешествует пассажиром на великолепном космическом лайнере, предоставляющем в пути необыкновенный комфорт. Все дышит благоустроенным капитализмом на этом космическом гиганте. Капитализм уцелел, очевидно в эпоху освоенного космоса, и совсем так, как в рядовом произведении американской фантастики. Но сытому благополучию состоятельных путешественников (билет на лайнере стоит чуть ли не целое состояние!) противостоит трагедия гибели космических кораблей, свидетелем которой невольно оказывается тот же пилот Пирке. Жестокая неумолимость космоса, опасность полетов в нем, героичность экипажей оттеняются беспечностью избранных, которые заботятся лишь о том, когда же можно возобновить танцы? Так показывает Лем разыгравшуюся в космосе трагедию...

Рядом стоят два рассказа «Друг» и «Молот» об искусственно созданных мыслящих системах. С одной из них герои сталкиваются на Земле, с другой — в космическом полете.

В рассказе «Друг» мыслящая машина начинает уже не только мыслить, но и желать, к чему-то стремиться, создавать свои собственные, далеко идущие планы. И для этой цели машина, лишенная исполнительных органов, рук и зрения, подчиняет себе маленького, слабого человека, заставляет его быть своим исполнителем, совершенствуя конструкцию, чтобы слить электронный мозг с человеческим. Кто знает, к чему привела бы безумная агрессия машины, стремящейся к переустройству мира, если бы ее план удался. Лишь пожар здания и гибель чудовищного электронного мозга спасли людей от последствий его деятельности. В рассказе гипертрофируются, преувеличиваются до пугающих размеров достижения науки, машина выходит из-под власти человека, живет самостоятельной жизнью.

А в рассказе «Молот» мыслящая машина даже начинает чувствовать... В великолепных диалогах одинокого космического путешественника и его собеседника, «товарища в полете», мыслящего электронного мозга, Лем нарисовал образ искусственно созданного, но разумного существа. Трудно поверить, что за произносимыми репликами, полными острого ума и чувства, стоит шкаф с сетью проводов и стеклянных ламп. Машина по-человечески привязывается к своему товарищу по полету, она боится потерять его, не хочет расставаться с ним... Все интереснее, значительнее разговоры, которые они ведут между собой, и... даже зазвучал вдруг в машине женский голос... Машина объяснила, что она записала голос научной сотрудницы, программировавшей в свое время ее работу, но впоследствии выясняется, что машина во имя выполнения своих планов может и лгать... Нет, она никогда не записывала женский голос, она воспроизвела, создала его с помощью имеющихся в ее распоряжении средств, чуть хрипловатый, естественный, волнующий... Лукавая в своей привязанности, она, пользуясь неограниченным контролем над всеми приборами управления полетом, незаметно отклоняет корабль от нужной трассы, чтоб он никогда не вернулся на Землю, чтобы никогда не разлучаться со своим товарищем по полету. Обезумевший человек, узнавший правду, разрушает молотом наполненный проводами и лампами шкаф, губит машину-товарища и губит себя...

Рассказ написан увлекательно, с большим мастерством, но создание человека живет в нем своей собственной жизнью, противостоя человеку совсем так, как в американских романах о роботах, только лишь более художественно, тонко и даже лирично.

Таков был частичный плен Лема у американской фантастики.

Однако творчество писателя позволяет говорить не только о его временном плене, но и о бунте не только против сущности американской фантастики, но и против социальной системы, ее породившей.

Творчество Лема обретает новое качество — сатиру. Он написал двадцать шесть путешествий в космос некоего космического барона Мюнхгаузена — Иона Тихого, развязно повествующего о самых необыкновенных путешествиях, полных невозможных приключений, которые запросто происходили с ним в самых различных местах вселенной.

Но не только диковинные миры показывает в этих пародиях на американскую фантастику Лем. Он умело пользуется необычным, чтобы высмеять обыкновенное, земное, существующее. Гипербола становится средством сатиры, совершенно невозможное преувеличение — достоверным показом знакомого. Вместе с Тихим читатель побывает и на планете Амауропии, встретится там с человекоподобными Микроцефалами и с помощью чудесного прибора, регулирующего течение времени, проследит за совсем-таки человеческой и довольно неприглядной историей. Притом и вперед и назад!.. Познакомится он и с планетой Завьявой, родиной мудрейшего из мудрецов вселенной, который сумел водворить терпимость и согласие на темпераментной планете Европии, посоветовав торговать в магазинах копиями людей. Каждый мог купить себе копию ненавистного ему человека и разделываться с ним при запертых дверях по своему усмотрению. Ненависть полностью расходовалась, и для оригинала оставалась лишь обходительная вежливость... Рассказывает Ион Тихий и о других планетах, где разумные существа выжили только потому, что спасались от периодических метеоритных потоков, паразитируя внутри гигантских животных, у которых была непробиваемая для метеоритов броня...

А на некоей планете, украшенной странными геометрическими фигурами, выложенными из аккуратных металлических дисков, Лем разделывается и со своим собственным увлечением мыслящими машинами, и с западным направлением ультракибернетиков, доказывающих всерьез, что управление государством должно быть поручено бесстрастным электронным мозгам... Ион Тихий встретился с перенаселенной когда-то планетой, устои общества разумных существ на которой очень напоминали современный капитализм, И это общество постепенно заходило в тупик. Техника развивалась, рабочие руки становились лишними, люди бедствовали, товары не покупались. И выход был найден в передаче управления обществом совершенной, построенной для этой цели машине, которая должна была найти выход из тупика. Она нашла его с чисто машинной логикой: чтобы на планете все было строго и красиво, машина решила перерабатывать живые существа в металлические диски, которые раскладывались автоматами в изящные причудливые геометрически правильные фигуры гармонии и спокойствия. Иного выхода из капиталистического тупика совершенная машина найти не могла.

Любопытен сатирический рассказ Лема «Exodus». Летающие тарелки! Они не дают покоя многим на Западе. Они появились в пору разнузданной военной истерии и раздуваемого страха. Герои Лема с язвящей мудростью дают объяснение этим летающим неизвестным предметам. Ну, конечно, их прислали с Марса, чтобы забрать уже ненужных, подосланных к людям «нелюдей» со специально «сдвинутыми» мозгами... В их задачу входило подготовить Землю для колонизации, очистить ее... руками людей. Воевать с людьми хлопотно и опасно, у них есть даже атомные бомбы. Значительно проще помочь им развязать атомную войну, после которой планета станет «чистенькой». И вот эти «нелюди», во всем похожие на людей, жили среди нас и пробивались к руководящим постам. Конечно, удавалось это лишь немногим. Но и их было достаточно. Человечество быстро продвигалось к последней катастрофе. Эти «нелюди» все еще стоят на своих постах, делают свое черное дело. А ненужных, тех, кто не пробились к руководству, надо забрать обратно, вывезти. За ними и посылают летающие тарелочки...

Высмеивает Лем и американский образ жизни в кредит. В сатирическом скетче «Существует ли мистер Джонс?» писатель в шутку показывает, как капиталистическая фирма, поставляя некоему автогонщику в кредит протезы, заменяя у него после каждой аварии какую-нибудь часть тела и даже одно за другим и полушария мозга и не получая от клиента денег, в конце концов предъявила на него права собственности, как за неоплаченный полностью автомобиль или диван. И напрасно кипит возмущением новый электронный мозг бывшего мистера Джонса, который уже не принадлежит самому себе. Разве не так в современном капиталистическом мире? Разве человек не становится постепенно собственностью фирмы, попадая в кабалу кредита, разве фирмы не могут в любую минуту при просрочке платежа забрать все, что составляет его существо, его жизнь: и дом, и обстановку, и часы с руки, и вставной глаз, и ножной протез, все, все...

Станислав Лем бичует в своих сатирических произведениях не только капиталистическое общество. Он не остается равнодушным ко всему отсталому, что есть еще в глухих уголках его родины. Рассказ «Нашествие с Альдебарана» — не только пародия на американскую научную фантастику, но и сатира на отсталость польского захолустья. Непостижимо высокая культура агрессивных разведчиков-альдебаранцев оказалась бессильной против тупого невежества пьяного дебошира. А невежественные сограждане-пьяницы, найдя остатки злополучных альдебаранцев и их машин, не распознали их сущности, приспособив их, кто как сумел, для своих маленьких нужд.

Интересные рассказы Станислава Лема — ступени крутой лестницы, по которой он поднимался к своему роману «Магелланово облако».

Двести двадцать семь человек вылетели с Земли на чудесном корабле «Гея», который во всем, начиная со своего названия (Гея — по-гречески Земля), напоминал им Землю. Они вылетели к далекой звезде. Но главный интерес не в приключениях, которые привелось им испытать в пути. Наиболее привлекает нас Земля в пору этого полета, Земля иного тысячелетия, коммунистическая Земля. И Лем показывает разные стороны жизни людей, их быт, их мораль, их новые традиции, заменившие во многом былые законы, их технику и преображенную трудом Землю.

«В этом путешествии мы видели нечто более трудное и прекрасное, чем научные открытия...»,— говорит герой Лема. Люди будущего коммунистического общества удивительно напоминают нам лучших людей современности, близки нам своей теплотой, неудовлетворенностью, героичностью, человечностью.

Интересен был замысел автора показать значение авангардной роли тех, кто и в ту далекую пору именуется коммунистами. Он ставит всех улетевших к звезде героев в труднейшее положение, когда в связи с достижением субсветовой скорости начинается «мерцание сознания». Полуобезумевшие, они рвутся к выходу из корабля, чтобы погибнуть... И на пути их встают люди, способные выдержать испытание, способные повести других за собой. Однако замысел писателя выше исполнения. Замысел воплотился бы полнее, если бы роль членов экипажа, сохранивших самообладание, не была приравнена к, роли людей, не подверженных «космической морской болезни». Писатель упускает возможность острого конфликта, который мог бы выразиться не в массовой попытке самоубийства, а в стремлении более слабых повернуть вспять, отказаться от выполнения задания. Тогда роль «коммунистов будущего», которые оказались бы в состоянии противостоять этому, была бы подлинно ведущей.

Как в любом романе, посвященном будущему обществу, будь то советский роман «Туманность Андромеды» И. Ефремова или «Магелланово облако» Ст. Лема, представление о будущем всегда спорно. Не надо забывать, что фантастика — не пророчество, она лишь зеркало, отражающее действительность в ее лучшем воплощении, — Мечта нашего времени. Но Мечта направляющая, заставляющая думать, способствовать тому, чтобы человечество пришло к своему будущему, пусть и не вполне похожему на Мечту, но рожденному ею и, в свою очередь, рождающему новую Мечту.

В великом процессе видения будущего и движения к нему некоторая роль принадлежит и «литературе научной мечты», какой становится научная фантастика и к какой примыкает своими последними произведениями польский писатель Станислав Лем.

Александр Казанцев