ЗА ВЫСЬЮ ВЫСЬ

Дача Сергея Васильевича Смирнова в Переделкине стоит напротив моей, прямо у кромки леса.

Я нередко наведывался к нему. Он последние годы не выходил за пределы участка — после того, как в Москве сломал шейку бедра. Операция была невозможна из-за тяжелой формы диабета, и поэт обречен был теперь на костыли.

В день, когда я зашел в его садик, зацвели яблони и уже набухала сирень, особенная здесь, махровая, пышная.

Сергей Васильевич сидел, казалось, на завалинке и что-то мастерил. Завалинки, конечно, не было. Просто ему вынесли стульчик, прислонив к стене дачи, и он чинил свой костыль.

— Вот умудрился сломать, — объяснил он мне — Теперь вспоминаю рукомесло.

— Давно вас рукоделом знаю, со времени вашего «Котелка» — сказал я.

— Неужели помните? — спросил он, и с видимым удовольствием прослушал, как я прочитал на память строки из его знаменитых стихов.

Обронил я во время похода

Котелок на одной из дорог.

Набежавшая сзади подвода

Исковеркала мой котелок.

Пострадал неизменный товарищ,

Превратился в бесформенный ком.

Это значило — каши не сваришь,

Не согреешь себя кипятком.

Котелок никуда не годится,

Но его я исправил, как мог...

Я-то знал, что белобилетник Сергей Смирнов ушел-таки добровольцем на фронт и попал с Панфиловской дивизией в самое пекло.

— Да, шагали мы тогда по свету, — сказал он. — А вы знаете, я теперь прозу задумал

— Прозу? — удивился я

— Тоже про пешее хождение. Великое дело! Я ведь в юности вдвоем с товарищем через всю Россию-матушку прошагал, из Москвы в Крым, где родился. Вот и хочу вспомнить, что видел, что чувствовал.

Я с горечью взглянул на его костыли. Прикованный к ним больной человек мысленно вновь пересекает всю страну, чтобы рассказать о Родине.

— Какие леса! Какие реки! — говорил он, продолжая возиться с костылем. — Я там на речке одной первый поцелуй урвал.

— Девица-краса?

— Краса, да не девица! Вот послушайте. — И он прочитал трогательное стихотворение «Первый поцелуй».

В нем описывается, как поэт, плывя на лодке по реке, встречает над запрудой «яблоньку в цвету» и приветствует ее.

Обернулась яблонька-дикарка,

Отразилась в медленной волне

И дороже всякого подарка

Потянулась веткою ко мне.

Видимо, ее не пригибали,

Ну, а я дерзнул не по летам

И припал шершавыми губами

К молодым нетронутым цветам.

И поплыл с веселостью нахала,

А она без лишней суеты

Мне прелестной ручкой помахала,

Облаченной в белые цветы.

— И с тех пор прикипел ко мне тех яблонь цвет, — закончил он, взглянув на деревцо. В ветвях его запуталось, словно упав с неба, розоватое облачко — Вот вы, фантаст, все в космосе витаете, а я тогда на Земле «Пространство» ощутил как «край краев за краем света и за высью высей высь!»

По моей просьбе Сергей Васильевич записал для меня этот экспромт. В другой раз услышал я за смирновской оградой шум молодых голосов, смех, не выдержал и зашел.

За разросшимися кустами виднелся огонек костра, а подле него расположились, оказывается, ученики Смирнова из Литературного института.

Мне неловко было вторгаться в этот вечерний «поэтический симпозиум» — Сергей Васильевич как раз читал свои сатирические стихи.

И я слушал их, а они прерывались искренним хохотом и рукоплесканиями молодых поэтов.

Ученики готовы были носить его на руках. А сам он еле передвигался на костылях

Сергею Васильевичу становилось все хуже и хуже Я стеснялся запросто заходить к нему, но жена его, Галина Николаевна, встретив меня на улице, шепнула, что Сергей Васильевич хотел бы повидаться (а я воспринял «попрощаться»).

Я сидел в ногах на его кровати, с которой он уже не вставал, и мы обсуждали все происходящее в мире. Он все близко принимал к сердцу, возмущался, негодовал, надеялся, верный самому себе, каким он был всегда.

Галина Николаевна провожала меня через сад, где все давно отцвело и веяло запустением

— Не успеваю, — оправдывалась она. — За Сережей нужен такой уход.

Зная жену поэта, всегда улыбчивую, заботливую, неунывающую, я рискнул прочесть ей пришедший в голову экспромт.

Над вами небо всегда сине.

Хоть дочь у вас всего одна,

И пусть не мать вы героиня,

Но героиня вы жена!…

Галина Николаевна расцеловала меня.

В дождливый, унылый осенний день она зашла к нам на дачу и прочитала произнесенные Сергеем Сергеевичем его последние поэтические СТРОКИ.

Уходит жизнь, минорно скрипнув дверью,

Уносит все надежды на веку.

Прости, кукушка, больше я не верю

Былому многократному «ку-ку»...

Зимой, почти в день его восьмидесятилетия, Сергея Васильевича Смирнова, большого русского поэта, не стало.

Я не мог удержаться, чтобы не написать сонет его памяти, в котором есть и такие строки.

В метро — первопроходчик он в забое.

Из всех поэтов лишь Смирнов один

Стоял с панфиловцами в стужу под Москвою

И обрывал злой лязг чужих машин.

Он беспощадным был порой в сатире.

Но лирика нежней найдешь ли в мире?

Вместе с его последним дыханием слетели обращенные к жене слова «Считай, что ухожу в грядущее».

Александр КАЗАНЦЕВ